. восклицал небезызвестный мистер Секонд из культового фильма «Человек с бульвара капуцинов»
Это же воскликнул и ваш покорный слуга, когда увидел на просторах интернетов вторую часть чернового варианта сценария богомерзкого высера, грядущего шедевра Михаила Задорнова про Вещего Олега. Ниже вы узрите разбор очередной порции бреда и откровенной брехни,которую сгенерировал бывший сортирик, подавшийся в фальсификаторы истории
«Тут мне хотелось бы кое-что уточнить об этом вранье, мол, славяне были варварами, не мылись, жили в землянках, ходили в звериных шкурах, питались пиявками из болот, сырыми белками, жили все скопом, без семей, дети были общими… Осталось только добавить, что танцевали вокруг костра, обнявшись с пьяными медведями!»
Заметьте, о том, что славяне были такими, какими их описываете вы, Михаил Николаевич, говорите и пишете только вы. Ни один историк так не считал и не считает.
» А на самом деле были наши предки мирными земледельцами, рыбаками, охотниками, добытчиками, собирателями… Да, не было у них единого государства, войска, единого правительства… Столицы общей – и то не было! Да и зачем? Не любили славяне воевать.»
А вот данные источников говорят об обратном. Вот что писал Прокопий Кесарийский о визите мирных славянских земледельцев под город Топер во Фракии:
» До пятнадцати тысяч мужчин они тотчас же убили и ценности разграбили, детей же и женщин обратили в рабство. Вначале они не щадили ни возраста ни пола. убивали всех, не разбирая лет, так что вся земля Иллирии и Фракии была покрыта непогребенными телами. Так сначала славяне уничтожали всех встречающихся им жителей. Теперь же они и варвары из другого отряда, как бы упившись морем крови, стали некоторых из попадавшихся им брать в плен, и поэтому все уходили домой, уводя с собой бесчисленные десятки тысяч пленных» — http://www.portalus.ru/modules/rushistory/rus_readme.php?archive=1254312820& >
«Не признавали наши мирные предки рабства, которое так почитали и в Греции, и в Риме, и в других странах, торговых и воинственных.»
Вот что пишет Игорь Фроянов в своей замечательной книге «Рабство и данничество у восточных славян»:
» Рассмотренный нами материал достаточно определен но указывает на то, что наиболее ранней формой рабства в восточнославянском обществе было порабощение военнопленных. Военные действия, следовательно, были у восточных славян первичным источником рабовладения. Все это вписывается в общие закономерности развития рабства у различных народов мира, выявленные современной этнографической наукой.» . — http://historylib.org/historybooks/Igor-Froyanov_Rabstvo-i-dannichestvo-u-vostochnykh-slavyan/3
» Византийские источники VI-VII вв. содержат сведения о взятии славянами в плен как женщин и детей, так и боеспособных мужчин, указывая, следовательно, на наличие в славянском обществе двух составных групп рабства, возникших из пленения и дальнейшей адаптации в семейные союзы женщин и детей, с одной стороны, а позднее взрослых мужчин, — с другой. Понимать это нужно так, что ко временам склавин и антов славянское рабство прошло достаточно длительный, двуступенчатый путь развития и стало привычным явлением в общественной жизни славянства.» — http://historylib.org/historybooks/Igor-Froyanov_Rabstvo-i-dannichestvo-u-vostochnykh-slavyan/3
«Даже редких пленных и то славяне, после того, как те отработали положенный срок, отпускали домой и даже давали в дорогу… еды!»
Ну хватит врать, Михаил Николаевич, это было свойственно не только славянам: » Как явствует из наблюдений новейшей этнографии, на стадии раннего (по терминологии этнографов, «домашнего») рабства «статус раба отнюдь не был постоянным: по происшествии определенного времени раб мог превратиться в полноправного члена нового коллектива. Он мог вступать в брак, пользоваться в полной мере имущественными правами, его участие в общественной жизни и даже в военных мероприятиях никак не ограничивалось. Какой-либо специфический аппарат контроля и принуждения отсутствовал. Далеко не всегда рабское состояние было и наследственным; потомки рабов считались свободными» — http://historylib.org/historybooks/Igor-Froyanov_Rabstvo-i-dannichestvo-u-vostochnykh-slavyan/3
«Поначалу у славян даже не было… богов войны! Большинство богов олицетворяли силы природы и любви: Лада, Лель, Дана…»
Одно но, Михаил Николаевич, все указанные вами божества — выдумка книжников XVI — XIX веков, потому что:
» Многочисленные попытки увидеть в славянской мифологической системе подобие античной модели предпринимались со времен Яна Длугоша с его знаменитой «Historia Polonica» (XV в.) вплоть до Ломоносова и Татищева. Иногда результатами подобного «домысления» фактов славянской мифологии становились искусственно созданные мифологические персонажи, в реальных традициях не существовавшие (образцами т.н. «кабинетной мифологии» являются Лель, Лада, Коляда, Курент и пр.)». — http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/okkultizm/Article/dan_jaztrad.php
«А у скандинавов-викингов не было богов любви! Даже супруга Одина Фрея покровительствовала не влюблённым, а разбойникам-викингам в их грабительских походах.»
Михаил Николаевич, супругой Одина была не Фрейя, а Фригг вообще-то. И да, ее покровительство викингам выражалось лишь в том, что она была предводительницей валькирий.
«К примеру, «Thursday» — «четверг» от имени скандинавского бога войны «Тора». Вот оно как! Четверг у них вроде военный день, не то, что у нас – рыбный и банный!»
Вообще-то Тор у скандинавов был как раз таки богом грома, а не войны.
«Friday» — от имени жены Одина Фреи, а «Wednesday» — от «Одина», или, точнее, Водана – Ведуна!
Фрейя не была женой Одина, Михаил Николаевич, учите матчасть.
«Более того, все армейские слова тоже не нашего происхождения: «солдат», «маршал», «генерал», «офицер», «лейтенант», «майор»…»
А полковник, Михаил Николаевич? А прапорщик? Почему у нас не «колонель» или «уоррент-офиссер»? А как быть с»поручиком», нашей калькой с их «лейтенанта»
«Зато были другие слова: воин, боец, дружинник, варяг, десятник, воевода…»
Ачем они отличаются от иностранных? Тем, что звучат по русски? А варяг так вообще — скандинав.
«И ещё была одна черта у славян, которая отличала их от тогдашних жителей Европы: любили они… мыться!»
Я не буду говорить, что Византийская империя тоже находилась в Европе и переняла у античных Греции и Рима банную культуру, скажу лишь, что например у скандинавов:
«В состав домашних построек обычно входила кузница,которую,как правило ставили на отшибе,дабы избежать пожара,а так же баня. Бани викингов были парными,вроде современной финской сауны,и их устраивали в специальном домике с замощённым камнями полом и стоком для отвода воды;здесь имелась каменная печь или открытый очаг,который топили торфом.В них можно было докрасна раскалить камни для парилки.Затем на раскалённые камни лили воду,и баня наполнялась паром.Вдоль стен устраивали что-то вроде высокой платформы или полка,и те,кто хотел попотеть в самом жару,могли туда забраться.Купающиеся били себя вениками из прутьев.Зачастую банную процедуру заканчивали холодным обливанием или катанием по снегу.Иногда исландцы мылись в горячих озёрах своих вулканических источников.» — http://ulfdalir.ru/literature/273/277
«В отчете парижского прево (эпоха Филиппа IV Красивого, начало 1300 годов) упоминаются 29 общественных бань в Париже, облагаемых городским налогом. Зажиточные же горожане предпочитали мыться у себя дома деревянных кадках. Водопровода в Париже не было, и воду доставляли за небольшую плату уличные водоносы. Существовали в ХIV веке даже паровые бани.» — http://gunter-spb.livejournal.com/1396328.html
«Европейцы же впервые узнали о тёплой воде во время крестовых походов на юг к арабам. Европу научили мыться… арабы!»
Михаил Николаевич, Карл Великий до крестовых походов жил. А про него писали: «Любил он также купаться в горячих источниках и достиг большого совершенства в плаванье. Именно из любви к горячим ваннам построил он в Ахене дворец и проводил там все последние годы жизни. На купанья, к источникам он приглашал не только сыновей, но и знать, друзей, а иногда телохранителей и всю свиту; случалось, что сто и более человек купались вместе. » — http://www.hrono.ru/dokum/0800dok/eyngard_carl.php.
«Интересно, что у славян не было эпидемий чумы, которые уничтожили больше 1/3 населения Европы!».
Обрадую, Михаил Николаевич, мор на Руси упоминается в летописях весьма часто, так что говорить, что славяне не знали эпидемий по меньшей мере глупо. Ну а печально известная «Черная смерть» и на Руси отметилась:
«Летом 1352 г. «черная смерть» охватила Псков. Эпидемия сразу приняла огромные размеры. Смерть не разбирала ни возрастов, ни полов, ни сословий. Количество умерших было так велико, что их не успевали хоронить, хотя в один гроб клали по 3–5 трупов. Богатые раздавали свое имущество, даже детей, и спасались в монастырях. Взявшие вещи из зараженных домов сами заболевали и умирали. Смерть была «наградой» тем, кто ухаживал за больными или помогал хоронить мертвых. Обезумевшие от ужаса псковитяне послали послов в Новгород к епископу Василию с просьбой приехать к ним и умолить разгневанного ими Бога. Епископ явился, обошел город с крестным ходом и затем направился домой, но по дороге умер от чумы. Новгородцы устроили своему владыке пышные похороны, выставили тело его в соборе Софии, куда явились толпы народа прощаться с умершим. Через короткое время в Новгороде вспыхнул такая же ужасная эпидемия чумы, как и в Пскове, возникшая, как тогда считали, от соприкосновения массы людей с трупом епископа. В течение 15 лет чума распространилась на Ладогу, Суздаль, Смоленск, Чернигов, Киев и по всей Центральной Руси (1363—1365), не пощадив и Московского княжества где «быстрой смертью» умерли митрополит Феогност, Великий князь Симеон Гордый с детьми и тысячи жителей.» — http://www.supotnitskiy.ru/book/book3-5.htm
«О том, что славяне продолжали мыться и много столетий спустя, свидетельствует письмо дочери Ярослава Мудрого Анны Ярославны из Парижа отцу.»
Михаил Николаевич, почитайте это: http://starcheolog.livejournal.com/61018.html. Особое внимание сюда:
«Собственно говоря, даже ежу понятно что это «забавный» текст, написан нашим современником (и поэтому обсуждать его подлинность или историчность изначально бессмысленно), но, как ни странно, для некоторых «патриотических» настроенных людей, он служит неким доказательством культурного превосходства Киевской Руси над Западноевропейскими государствами того времени. Понимая неправдоподобие лексики, иногда называют это «вольным переводом на русский язык». На самом же деле, даже если отбросить лексику и грамматику, текст наполнен ошибками и анахронизмами. «
Тут надо объяснить, что даже в XI-XII веках самые сильные короли Европы и самые богатые мечтали жениться на русских славянских княжнах.
На самом деле Генрих I женился на Анне, так как Папа Римский запретил католическим королям совершать браки между родственниками до седьмого колена.
» У Ярослава Мудрого было пять дочерей, всех князь отдал замуж за самых могущественных королей Европы.»
Не пять, а три, да и то, в русских источниках не сохранились сведения о дочерях князя Ярослава, и все, что мы о них знаем, извлечено из иностранных сочинений, а также подписей под их портретами в Софии Киевской.
«Конечно, наши монахи старались угодить Византии, унизить всё, что было на Руси до христианства.»
Данный отрывок наглядно показывает, что Задорнов начал копать под русских летописцев Нестора и Германа Вояту , которых угораздило оказаться христианскими монахами (а иначе в средневековье и быть не могло, центрами грамотности были монастыри). Вангую, что следующим шагом старого русофоба, ненавидящего русское летописание — неотъемлемую часть русской и мировой истории и культуры — будут вопли о фальшивости «Повести временных лет» , вот увидите.
«То, что славяне жили чуть ли не в землянках — ложь, придуманная монахами-писцами, которые писали летописи и хроники в угоду тогдашней Византии, от которой якобы вся Русь получила крещение.»
Кажется я уже писал о том, какими греколюбами были русские летописцы. С цитатами из летописей. Повторяться не буду. Скажу просто — не надо врать, Михаил Николаевич!
» Судя по раскопкам, на Северную Русь христианство попало не от Византии, а от кельтов ирландских!»
Стремительно высунулись ослиные уши идеек известного фантазера Аполлона Кузьмина об арианском христианстве на Руси, занесенном ирландцами. Опровержение этих выдумок, если кому интересно, здесь: http://so-l.ru/news/show/3920623
«Вот только как объяснить, что на западе земли славянские ещё задолго до образования Руси называли землёй гардариков – то есть городов. Гардария! Сколько зависти в этом названии. Значит, городов, городков и посёлков у славян было намного больше, чем на землях западных, где не города строились, а возводились замки и сами делились на банды и ватаги. А король типа сегодняшнего пахана.»
Не Гардария, а Гардарики, к тому же «на самом деле древнескандинавское слово garðr,имеет следующие значения: 1) ограда, забор, укрепление; 2) двор, огороженное пространство; 3) двор, владение (княжеский двор), небольшое владение, земельный участок, хутор (в Исландии), дом (в Норвегии)» — http://norse.ulver.com/articles/jackson/austr/chapter4.html
«Между прочим, до сих пор больше всего в Европе славян и больше всего людей говорят на славянских языках. Просто об этом не принято упоминать.»
Михаил Николаевич, не хочу вас расстраивать, на германских языках говорит все же больше — 550 миллионов человек против примерно 400 миллионов на славянских.
«А на юге появилось самое грозное для славян государство – Хазарский каганат! Не какие-то кочевники, а мощнейшая держава с грозной вертикалью власти, непобедимым войском и рабовладельческой ненасытностью.»
Только вот вы забыли, Михаил Николаевич, что рабов хазарам поставляли в том числе и русы, о чем сообщают арабские авторы:
» У них есть царь, называемый хакан русов. Они нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар и там продают. Они не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян.» — http://admw.ru/books/V-YA—Petrukhin—D-S—Raevskiy_Ocherki-istorii-narodov-Rossii-v-drevnosti-i-rannem-Srednevekove/77
«Уже существовал Новый Город, столица Северной Руси, с теремами, кузницами, кораблями, ладьями, мощной дружиной и мудрым Вече!»
В этом месте любой археолог начинает громко хохотать в голос, ибо: «раскопки доказали, что Новгород возник в на чале X в., — заключил А. В. Арциховский, — слоев VIII и IX вв. в Новгороде нет, вопреки ожиданиям ученых и в полном соответствии с на званием города», «неизвестно, будет ли где-либо в Новгороде на йдено поселение IX в. или более раннее. В городе еще много нераскопанных участков. Но одно ясно: города в IX в. еще не было. На нераскопанных участках ему просто негде поместиться.» — http://www.russiancity.ru/hbooks/h035.htm
В общем,все как обычно — поциент все дальше шизеет, и конца его ошизению не видно. А бедная древнерусская история в очередной раз подвергается нападкам этого полоумного манкурта . Короче запасаемся попкорном, ждем фильму о Вещем Олеге
источник
животное, сорвавшееся с цепи
Кажется, ближайшие месяцы обещают быть в Израиле очень жаркими не столько в климатическом, сколько в политическом отношении. Похоже, что государственные деятели уже готовятся к крупномасштабным политическим баталиям. Словом, не исключено, что народ Израиля, едва придя в себя от предыдущих выборов в Кнессет 22 января 2013 года, вскоре будет втянут в очередные (в какой уже раз досрочные!) выборы.
У кого же из этих деятелей больше шансов выйти победителями в предстоящих баталиях? Очевидно, у тех, кто лучше владеет искусством «обрабатывать» массы, обольщать их, внушать им свои идеи. Давно уже канули в прошлое те времена, когда политики ориентировались на психологию отдельных людей, стремясь с помощью логического мышления убедить их в непогрешимости своих политических установок. Теперь же преуспевают политики, которые делают ставку на психологию масс, в корне отличающуюся от психологии индивидов. Почему? Чтобы ответить (пусть и отчасти) на этот вопрос с точки зрения социальной психологии, обратимся к учению о толпах.
Выдающийся французский писатель Гюстав Флобер (1821 – 1880), описывая в романе «Воспитание чувств» бурные события революции 1848 года, показал душевное состояние своего героя Фредерика, зараженного коллективным опьянением восставших масс: «Его захватил магнетизм восторженных толп. Он трепетал от нахлынувшего чувства безмерной любви и всеобъемлющего, возвышенного умиления, как если бы сердце всего человечества билось в его груди». Какая-то таинственная сила, исходившая от перевозбужденной толпы, как наркотик, одурманивала Фредерика и превращала в своего пленника.
Флоберу довелось жить в то время, когда роль толпы в развитии общества резко возросла. Уже тогда человек был бессилен противопоставить толпе свое «я» и поэтому превращался в жертву необузданной стихии масс, их слепых, импульсивных действий. Такой человек особенно легко становится игрушкой в руках вождей, лидеров, авторитетов. Как писал в конце Х1Х века знаменитый французский психолог, социолог, антрополог и историк, один из основателей науки о психологии масс Гюстав Ле Бон (1841 – 1931), «главной характерной чертой нашей эпохи служит именно замена сознательной деятельности индивидов бессознательной деятельностью толпы».
На сегодняшний день наука признает тот факт, что индивид действует сознательно, а толпа — неосознанно, потому что сознание индивидуально, а бессознательное — коллективно. По мнению социальных психологов, люди отдельно друг от друга могут вести себя разумно и нравственно, но они становятся неразумными и безнравственными, когда собираются вместе. Кстати, в свое время на это обратили внимание еще древние греки. Знаменитый афинский государственный деятель, законодатель и поэт Солон (640 до н. э. – 560 до н. э.) говорил, что один отдельно взятый афинянин — это хитрая лисица, но когда афиняне приходят на народные собрания, то имеешь дело со стадом баранов. А у древних римлян была популярна поговорка: «Сенаторы — мужи очень достойные, сам же римский сенат — это скверное животное». Размышляя об этом, Альберт Эйнштейн с тревогой и болью восклицал: «Сколько бед такое положение вещей причиняет человечеству! Оно является причиной войн, наводняющих землю скорбью, стонами и горечью».
Известный современный психолог Франции, автор теории социальных представлений Серж Московичи (родился в 1925 году) пишет: «Однажды собранные и перемешанные, люди утрачивают всякую критичность. Их совесть отступает перед силой иллюзий, как плотина сносится разбушевавшимися водами. Поставленные перед невозможностью отличить реальное от воображаемого, то, что они видят на самом деле, от кажущегося, они утрачивают способность принимать правильные решения, самые здравые из предлагаемых им суждений». Толпа обезличивает этих людей, лишает смысла их существование. Привыкая проявлять себя бездумно, они становятся безразличными к добру и злу, машинально совершают асоциальные и аморальные действия. Иначе говоря, если сам по себе индивид способен действовать и поступать разумно, управляя своими эмоциями (хотя он не всегда застрахован от аффективных вспышек, которые, как правило, дезорганизуют его сознательную деятельность), то в толпе эти эмоции, вырвавшиеся из-под критического контроля мышления, толкают человека на безрассудные, безнравственные поступки.
Примечательно, что еще до появления науки о психологии масс другой, не менее выдающийся французский писатель Ги де Мопассан (1850 – 1893), испытывавший, по его собственному признанию, отвращение к толпам, писал: » Одно народное изречение гласит, что толпа «не рассуждает». Однако почему же она не рассуждает, в то время как каждый индивид из этой толпы, взятый в отдельности, рассуждает? Почему эта толпа стихийно совершает то, чего не совершит ни одна из ее единиц? Почему эта толпа обладает непреодолимыми импульсами, хищными желаниями, тупыми увлечениями, которых ничто не остановит, и, охваченная одной и той же мыслью, мгновенно становящейся общей, невзирая на сословия, мнения, убеждения, различные нравы, набросится на человека, искалечит его, утопит беспричинно, тогда как каждый, если бы он был один, рискуя жизнью, бросился бы спасать того, кого сейчас убивает». Можно только поражаться тому, с какой проницательностью подметил Мопассан одну из основных особенностей толпы.
На эту же особенность указывал позднее основатель психоанализа Зигмунд Фрейд (1856 – 1939): «Похоже, достаточно оказаться вместе большой массе, огромному множеству людей для того, чтобы все моральные достижения составляющих их индивидов тотчас рассеялись, а на их месте остались лишь самые примитивные, самые древние, самые грубые психические установки». Как утверждают социальные психологи, люди, составляющие толпу, ведомы беспредельным воображением, возбуждены сильными эмоциями, не имеющими отношения к ясной цели. Они обладают удивительной предрасположенностью, не думая, верить тому, что им говорят. Единственный язык, который они понимают, — это язык, минующий разум и обращенный к чувству…
Именно такой язык делает растворившихся в толпе индивидов легко внушаемыми и беспрекословно подчиняющимися авторитету вождя. В явном большинстве своем они испытывают потребность в авторитете, который принимал бы за них решения. Правда, нередко им кажется, что у них есть свои убеждения, якобы выработанные на основе собственных размышлений или критической оценки навязываемых им идей. В таких случаях людьми владеет иллюзия, будто они согласны с идеями, внушаемыми им авторитетом, будто они одобряют их, руководимые собственным разумом. В действительности же они являются послушными исполнителями воли тех, кто подавляет их волю. Они готовы слепо верить в любой призыв, каким бы бессмысленным он ни был, поскольку их разум подвластен эмоциям. Не потому ли обычно преуспевает тот вождь, который, зная эту особенность человеческой психики, всячески старается воздействовать не на разум, а на эмоции людей?
Однако было бы заблуждением полностью отказывать толпе в способности мыслить. Толпа, разумеется, мыслит, но мыслит иначе, не так, как отдельно взятый индивид, потому что она отличается от него не только в смысле количественном, но и качественном.
Мышление индивида — это развернутый, подчиняющийся общим логическим законам процесс опосредованного и обобщенного познания реального мира, сущности составляющих его предметов и явлений, причинно-следственных связей между ними. Такое мышление, имеющее дело с идеями-понятиями, в большинстве своем абстрактными, предполагает определенность, строгую последовательность и обоснованность суждений. Это, в свою очередь, нацеливает индивида на интеллектуальную, мыслительную активность, самостоятельность и критичность ума.
Явную противоположность мышлению индивида представляет собой мышление толпы, которое протекает не по логическим, а по ассоциативным законам. Ассоциативный процесс, как правило, определяется неосознанными, более или менее случайными связями между более или менее случайными мыслями. Поэтому содержание этого процесса субъективно в познавательном отношении, и вместе с тем его течение автоматично. Основанная на ассоциации связь между исходной и последующей мыслями не однозначна: протекающий процесс лишен целенаправленности и регулирующей его организованности. В результате стихийно возникающие мысли имеют тенденцию блуждать и расплываться в случайных грезах. Предпочитая идеям — понятиям конкретные идеи — образы, толпа бессильна в разграничении реальности и представления о ней, в различении желаемого и действительного. Для толпы истинным является не то, что есть, а то, что ей кажется сущим. В своих мыслях люди толпы выдают желаемое за действительное, потому что их мышление подчиняется не логике разума, а «логике чувств». По словам Ле Бона, «толпа способна мыслить только образами, восприимчива только к образам. Только образы могут увлечь ее». Вместо того чтобы взвешивать все «за» и «против» какой — либо проблемы, эмоциональное мышление с более или менее страстной предвзятостью подбирает доводы, говорящие в пользу желаемого вывода. Решение проблемы совершается в плане чувства, а не мысли. Мышление толпы в таком случае служит не для того, чтобы прийти к правильному решению проблемы, а лишь для того, чтобы оправдать решение в пользу которого говорят не доводы разума, а «доводы сердца».
Люди в толпе во многом напоминают детей. Они такие же наивные и доверчивые, такие же импульсивные и внушаемые, такие же непостоянные и легковерные. Им, как и детям, свойственны резкие перепады настроения. Они не умеют, по сути своей, извлекать уроки из опыта. Живя в воображаемом мире — мире всевозможных иллюзий, толпа всегда готова проглотить все, что ей преподносят и действовать в соответствии с этим. Еще Ле Бон говорил: «Можно заставить толпу принять все, что угодно. Для нее нет ничего невозможного… Если толпа просит луну, надо ей ее пообещать». Что ж, политические деятели (за редким исключением) весьма охотно прибегают к этому. Им ничего не стоит наобещать толпе все, что она пожелает, заранее зная, что эти обещания отнюдь не будут выполнены.
То, что индивид действует сознательно, а толпа – неосознанно, устраивает не только политиков, но и тех, кто подпадает под ее власть, потому что, находясь в толпе, не надо думать о таких вещах, как долг и ответственность, честь и достоинство, совесть… В толпе невольно забываешь об одиночестве, о дискомфортной обстановке дома и на работе, о конфликтах в семье, с соседями, сослуживцами и т. д. Толпа пьянит, одурманивает, порождает потребность жить в мире иллюзий с вытекающими отсюда последствиями.
На первый взгляд представляется, что толпа по природе своей преступна, способна лишь бушевать, грабить, разрушать, чинить произвол и насилие. Такое впечатление о толпе складывается под влиянием теории врожденной преступности, разработанной выдающимся итальянским психиатром и криминалистом, основателем так называемого антропологического направления в криминалистике Чезаре Ломброзо (1835-1909). Считая правонарушение естественным биологическим явлением, а правонарушителя – преступником от рождения, Ломброзо утверждал, что толпы состоят из индивидов с криминальными наклонностями и что психология масс может рассматриваться как «как часть криминальной антропологии, поскольку криминальность составляет элемент всякой толпы».
Решительно выступив против такого понимания природы толп, Ле Бон показал: то, что принимают за их криминальность, — не более чем иллюзия. Конечно, толпы могут быть жестокими и жаждущими крови. Но вместе с тем — и более добродетельными и великодушными, чем индивид в отдельности. Их бескорыстие бывает безграничным, когда их увлекают идеалом или затрагивают их верования. Преступления, совершаемые ими, не являются неизбежными с точки зрения их психологии. «Их легко, — писал Ле Бон, — принуждают убивать во имя триумфа веры или идеи, воодушевляя и суля славу и почести, увлекая почти без хлеба и оружия, как во времена крестовых походов, освобождать гроб Господень», или, как в 1793 году, защищать землю Отечества. Героизм, конечно, не совсем осознанный, но именно на таком героизме делается история».
Ле Бон, разумеется, не относил к этим толпам действительно криминальные, как правило, организованные группы (банды, шайки), для которых преступная деятельность стала своего рода ремеслом. Но это не значит, что жизнь толп можно пустить на самотек. Предоставленные самим себе, они способны совершать как чудеса героизма, так и ужасные преступления. С ними необходимо не только хотеть, но и уметь работать. Поэтому те, кто заинтересован управлять толпами, должны сначала познать законы их возникновения и функционирования, ибо из этих законов следует, что, как писал Ле Бон, «искусство управлять толпами – это искусство управлять их воображением». Однако овладеть этим искусством чрезвычайно трудно, поскольку воображение толпы, явно не подчиняющееся критическому контролю мышления, делает ее поведение непредсказуемым. «Великая тайна всякого поведения, — писал английский психолог Фредерик Бартлетт (1886-1969), — это общественное поведение. Я вынужден был им заниматься всю свою жизнь, но я не претендовал бы на то, что понимаю его. У меня сложилось впечатление, что я проник насквозь в глубину человеческого существа, однако ни в малейшей степени не осмелился бы утверждать ничего о том, как он поведет себя в группе». Что ж, неудивительно, что до сих пор еще встречается немало государственных деятелей, которые склонны недооценивать роль толпы в настоящее время.
Не напрашивается ли отсюда вывод, что правители призваны, если они искренне стремятся выражать надежды и чаяния масс, рационализировать их иррациональную активность, чтобы разумно направить ее на деятельность созидательную в противовес разрушительной? Но, увы, таких правителей мало. Большинство же заинтересованы в том, чтобы толпа оставалась стихийной, необузданной силой. Они не без оснований считают, что в таком состоянии она гораздо легче управляется и повинуется, гораздо охотнее поддается внушению. Однако этих правителей постоянно подстерегает опасность, что, следуя, своему капризу, толпа сегодня сожжет то, чему вчера еще поклонялась. Она способна возвеличить своего кумира, возвысить до небес, но может и смешать его с грязью, низвергнуть в пропасть. С каким восторгом и упоением воспринимали парижские толпы страстные, зажигательные речи Робеспьера, одного из ведущих вождей Великой французской революции (1789 – 1794)! Но они же, эти толпы, всячески оскорбляли и унижали этого, вчера еще такбоготворимого ими человека, когда его вели на эшафот…
Не такая ли опасность подстерегла в наше время Мубарака (и не только его)? Правда, без дороги на эшафот. Не останавливаясь на причинах свержения власти египетского диктатора (о них довольно много говорили и писали), хотелось бы только заметить: не последнюю роль сыграло и то обстоятельство, что те, кто преклонялся перед Мубараком, как человеком волевым, энергичным, мужественным, своего рода символом Египта, либо ушли в мир иной, либо настолько состарились, что им уже не до политики. Состарился, одряхлел и сам Мубарак (81 год на момент потери власти после 30-летнего президентства), потеряв ту силу и тот имидж, которые были присуще ему в прошлом. «Массы уважают только силу… — утверждает Ле Бон. – Если толпа охотно топчет ногами повергнутого деспота, то это происходит лишь оттого, что, потеряв свою силу, деспот этот уже попадает в категорию слабых, которых презирают, потому что их не боятся». Неужели даже почти всесильный, но и также весьма уж пожилой (71 год) правитель Ливии полковник Каддафи, правивший страной 42 года, не в силах был избежать этой участи? И это, увы, несмотря на то, что, как признают эксперты, столько для рядового населения не делал ни один из современных ближневосточных диктаторов. И что же… Не напоминает ли его смерть участь Робеспьера?
Человечество уже дорого заплатило и продолжает платить за заложенные в толпах иррациональные, стихийные, необузданные силы. Особенно в тех случаях, когда вожди – диктаторы, целенаправленно активизируя эти силы, толкают массы на кровавые деяния. Как, например, во времена завоеваний Александра Македонского и Юлия Цезаря, религиозных войн в средневековой Европе и Азии, или в годы господства диктаторских режимов в Германии и Советском Союзе, а в настоящее время – в ряде государств Ближнего Востока и Африки. Когда же на смену нынешним правителям, в большинстве своем делающим ставку на низменные инстинкты и страсти человека, придут лидеры, глубоко заинтересованные в рационализации иррациональной активности масс и способные положить конец их превращению в толпы, «сорвавшиеся с цепи»?
По словам Сержа Московичи, руководители, которые не учитывают силы коллективных чувств, страстей и верований, полагаясь в своем стремлении убеждать массы исключительно на интеллект, «выглядят сомневающимися и смущенными, нерешительными и болтливыми и не выполняют своих задач». Их приводит в замешательство, стесняет и раздражает, даже вызывает отвращение разнузданность и крикливость толпы, ее экстремизм и непредсказуемость, склонность к аффективным действиям. Надо ли недоумевать, что «этим руководителям изменяет инстинкт, который только и помогает понять массы, заставляет сердце биться в унисон их чаяниям, слышать мощный голос толпы вместо нашептывания советчиков и льстецов. У них никогда нет нужного слова и нужного жеста в необходимых случаях. Им недостает воли к власти, даже если есть амбиции. Поддающиеся сомнениям, которые подтачивают их, сбитые с толку событиями, которые их изумляют, они вначале встают в тупик, а затем выбиваются из колеи». И это несмотря на то, что многие из них могли бы благодаря своим интеллектуальным способностям и личностным качествам принести своим народам гораздо больше пользы, если бы ориентировались в своей деятельности на психологию масс.
Совсем иначе характеризует Московичи государственных деятелей, которые чувствуют, что психология масс отворачивается от психологии индивидов. Эти деятели, «захваченные верой, более и ранее других загипнотизированные общей идеей», отличаются исключительной энергией и упорством в достижении поставленных задач. Смелые и уверенные в себе, они умеют увлечь людей, зажечь их сердца, «превращают внушаемую толпу в коллективное движение, сплоченное одной верой, направляемое одной целью». Таким руководителям дано «инстинктивное ощущение массы». Они идут навстречу толпам уверенно и открыто, лицом к лицу, заражая их своей страстной, нередко фанатичной убежденностью, и зачастую готовы пожертвовать своими личными интересами и своей жизнью ради триумфа идеала, который их покорил. И они делают все от них зависящее, чтобы внушить массам веру в этот идеал…
Сравнивая психологию толпы и индивида, социальные психологи говорят, что логика толпы начинается там, где логика индивида заканчивается, так как индивида убеждают, а массе внушают. Так, в 1996 году на первых прямых выборах премьер – министра в истории Израиля Биньямин Нетаниягу (лидер «Ликуда») победил Шимона Переса (тогдашнего председателя партии «Авода») потому, что лучше, чем его сперник, уловил (не без помощи заокеанского консультанта Артура Финкельштейна), чем психология масс отличается от психологии индивида. Если Перес больше апеллировал к разуму толпы, пытаясь убедить и увлечь ее с помощью методов и приемов, предназначенных для отдельных людей, то Нетаниягу действовал наоборот, ориентируясь прежде всего на эмоции масс, особенно на переживаемое ими чувство страха, и внушая им, что он, Нетаниягу, способен быстро обеспечить народу Израиля подлинную безопасность и экономическое процветание. Не случайно Нетаниягу любил тогда выступать перед толпой (да и теперь не прочь), особенно рыночной. Ему достаточно было бросить в толпу несколько ярких образов, отражающих, например, страшные последствия терактов, совершаемых арабскими шахидами (самоубийцами), и лозунгов типа «Перес разделит Иерусалим», чтобы, возбудив воображение масс, пробудить в них желаемые эмоции и страсти. Увы, «старомодный» Перес должным образом не учел того, что ясно виделось Ле Бону: «Логические умы, привыкшие к цепочкам строгих суждений, обращаясь к толпе, не могут удержаться от использования этой формы убеждения и неизменно удивляются недостаточному эффекту своей аргументации».
Несмотря на досадное поражение, Перес не отказался от активного участия в политической жизни страны. Но так и не научился воздействовать на массы. Не об этом ли свидетельствует его проигрыш на выборах председателя «Аводы» в 2005 году профсоюзному функционеру, тогдашнему руководителю Гистадрута (израильского профсоюза) Амиру Перецу. Что и говорить, Пересу фатально не везет. Подумать только, Перес, который не понаслышке знаком с психологией толпы как наукой, терпит поражение от Переца, который со своим школьным образованием вряд ли имеет представление об отличиях психологии масс от психологии индивидов. Оказывается, надо иметь не только теоретические знания о массах, но и уметь распоряжаться ими на практике. У Переца нет таких знаний. Но, по всей вероятности, он интуитивно улавливает психологию толпы. Зато Переса трудно превзойти, если речь идет о его воздействии на отдельного человека. Своим умом, эрудицией, логикой, юмором, обаянием он покоряет собеседников. В интересном интервью ведущему телепередачу «Бульвар Гордона» Владимир Познер делится своими впечатлениями о Пересе: » — Однажды мы плыли на одном теплоходе с Шимоном Пересом, который возглавлял тогда, кажется, партию «Авода», и он пригласил меня поужинать. Человек замечательный, интересный. На вопрос Гордона: — Мудрый? Познер ответил: — Очень, и глаза у него потрясающие – древние, по–еврейски печальные… Он вообще невероятный умница, с великолепным чувством юмора». Между прочим, тот же Ле Бон утверждал, что вождь нуждается не столько в высоком интеллекте (дескать, избыточно большой ум способен обескровить отвагу), сколько в исключительной силе воли. Возможно, это так. Но Пересу нельзя отказать и в волевых качествах, особенно таких, как целеустремленность, самостоятельность, настойчивость и самообладание. Иначе бы он до сих пор не играл столь активной и важной роли в политической жизни страны, причем в последние шесть лет в качестве ее президента, и не пользовался бы таким заслуженным авторитетом не только в Израиле, но и в международном масштабе.
На досрочных выборах в 1999 году Нетаниягу потерпел поражение от Эхуда Барака, который к тому времени возглавил «Аводу». Проиграл не потому, что якобы упустил из виду, что люди в толпе наивны и доверчивы, легковерны и внушаемы. Они способны слепо верить всему, что им внушают. Нетаниягу хорошо усвоил эту особенность психологии масс, наобещав им до выборов золотые горы. Однако, став премьер-министром, он пренебрег другой их особенностью: если обещания не выполняются, то обманутые массы способны сменить слепое преклонение на бурное негодование. Не поэтому ли методы их «обработки», приведшие Нетаниягу к победе в 1996-м, на этот раз не сработали? Это было самое крупное поражение «Ликуда» за всю его историю: партия набрала на выборах всего лишь 14 % голосов. Нетаниягу заявил об уходе из политики. А вот Барак, тоже воспользовавшись услугами зарубежных консультантов, (в частности, Стэнли Гринберга) не только учел существенные перемены в эмоциональном состоянии масс, но и весьма умело использовал более совершенные способы воздействия на их психику, прежде всего — методику опроса общественного мнения. Но и Барака постигла горькая участь побежденного им Нетаниягу, потому что и он тянул с выполнением наиболее жизненно-значимых для масс предвыборных обещаний. Уже через два года, в 2001-м, Барак проиграл назначенные им же внеочередные выборы Ариэлю Шарону, который возглавил «Ликуд с целью вытащить его из глубокого кризиса. Надо отдать должное Шарону: в отличие от своих предшественников он был более осторожен в отношении предвыборных обещаний. Весьма щедрым на пустопорожние обещания был и Эхуд Ольмерт, возглавивший в 2006 году правительство после сразившего Шарона тяжелого инсульта. Вернувшись в политику и вновь возглавив «Ликуд», Нетаниягу опять стал в 2009 году премьер-министом и до сих пор является им. Но стиль его руководства, по сути, не изменился. Как и в прошлый раз, он наобещал массам до выборов золотые горы, заранее зная, что они, как правило, не будут выполняться. Разумеется, это не единственная причина, вызвавшая еще перед выборами 1999 года недоверие масс к Нетаниягу, а затем — и к Бараку. Весомый вклад в их поражение внесло обострение израильско-палестинского конфликта. Уже в годы правления Нетаниягу палестинские террористы-самоубийцы совершили ряд кровавых терактов, жертвами которых стало около 100 израильтян. Но особенно «досталось» Бараку. Как раз при нем разразилась Вторая палестинская интифада, известная как интифада Аль-Аксы (2000 – 2005). Террористы-смертники совершали теракты в автобусах, кафе и ресторанах, дискотеках, торговых центрах и где только можно было. В итоге погибло более 1000 израильтян. Не обошлось, естественно, и без других причин преимущественно социально-экономического и политического характера, которые привели к поражению Нетаниягу и Барака. Словом, они, эти лидеры (и не только эти), не принесли израильтянам ни экономического процветания, ни безопасности.
В одном из документов, подготовленных в последние годы Институтом планирования политики еврейского народа (возглавляемого Денисом Россом) говорится о том, что в настоящее время евреям не хватает политических лидеров, способных творчески решать сложнейшие проблемы в условиях современного мира. Не об этом ли, в частности, свидетельствуют результаты второй Ливанской войны и операции «Литой свинец» в Газе?
Когда Израиль переживает такие тяжелые времена, как в последние 15-20 лет, наши политические деятели должны бы, по логике вещей, проявлять особое чувство ответственности перед народом. Но, увы, многие (если не большинство) из них продолжают откровенно придерживаться призыва одного из героев художественного фильма «Человек с бульвара Капуцинов»: «Парни, кончайте эти сопли! Вас ждёт вторая серия!». Иначе говоря, все средства хороши для достижения поставленных целей. Грустно и горько думать, а тем более – писать о том, что в эти годы у нас, в еврейском государстве, появились такие политики, которые преследуют в своей деятельности цели не столько в интересах своего государства и народа, сколько сугубо личные, корыстные – цели наживы, карьеры, прославления. Единственным «утешением» может разве послужить то, что это явление свойственно не только израильским политикам. Оно все более приобретает глобальный характер.
источник
животное, сорвавшееся с цепи
Кажется, ближайшие месяцы обещают быть в Израиле очень жаркими не столько в климатическом, сколько в политическом отношении. Похоже, что государственные деятели уже готовятся к крупномасштабным политическим баталиям. Словом, не исключено, что народ Израиля, едва придя в себя от предыдущих выборов в Кнессет 22 января 2013 года, вскоре будет втянут в очередные (в какой уже раз досрочные!) выборы.
У кого же из этих деятелей больше шансов выйти победителями в предстоящих баталиях? Очевидно, у тех, кто лучше владеет искусством «обрабатывать» массы, обольщать их, внушать им свои идеи. Давно уже канули в прошлое те времена, когда политики ориентировались на психологию отдельных людей, стремясь с помощью логического мышления убедить их в непогрешимости своих политических установок. Теперь же преуспевают политики, которые делают ставку на психологию масс, в корне отличающуюся от психологии индивидов. Почему? Чтобы ответить (пусть и отчасти) на этот вопрос с точки зрения социальной психологии, обратимся к учению о толпах.
Выдающийся французский писатель Гюстав Флобер (1821 – 1880), описывая в романе «Воспитание чувств» бурные события революции 1848 года, показал душевное состояние своего героя Фредерика, зараженного коллективным опьянением восставших масс: «Его захватил магнетизм восторженных толп. Он трепетал от нахлынувшего чувства безмерной любви и всеобъемлющего, возвышенного умиления, как если бы сердце всего человечества билось в его груди». Какая-то таинственная сила, исходившая от перевозбужденной толпы, как наркотик, одурманивала Фредерика и превращала в своего пленника.
Флоберу довелось жить в то время, когда роль толпы в развитии общества резко возросла. Уже тогда человек был бессилен противопоставить толпе свое «я» и поэтому превращался в жертву необузданной стихии масс, их слепых, импульсивных действий. Такой человек особенно легко становится игрушкой в руках вождей, лидеров, авторитетов. Как писал в конце Х1Х века знаменитый французский психолог, социолог, антрополог и историк, один из основателей науки о психологии масс Гюстав Ле Бон (1841 – 1931), «главной характерной чертой нашей эпохи служит именно замена сознательной деятельности индивидов бессознательной деятельностью толпы».
На сегодняшний день наука признает тот факт, что индивид действует сознательно, а толпа — неосознанно, потому что сознание индивидуально, а бессознательное — коллективно. По мнению социальных психологов, люди отдельно друг от друга могут вести себя разумно и нравственно, но они становятся неразумными и безнравственными, когда собираются вместе. Кстати, в свое время на это обратили внимание еще древние греки. Знаменитый афинский государственный деятель, законодатель и поэт Солон (640 до н. э. – 560 до н. э.) говорил, что один отдельно взятый афинянин — это хитрая лисица, но когда афиняне приходят на народные собрания, то имеешь дело со стадом баранов. А у древних римлян была популярна поговорка: «Сенаторы — мужи очень достойные, сам же римский сенат — это скверное животное». Размышляя об этом, Альберт Эйнштейн с тревогой и болью восклицал: «Сколько бед такое положение вещей причиняет человечеству! Оно является причиной войн, наводняющих землю скорбью, стонами и горечью».
Известный современный психолог Франции, автор теории социальных представлений Серж Московичи (родился в 1925 году) пишет: «Однажды собранные и перемешанные, люди утрачивают всякую критичность. Их совесть отступает перед силой иллюзий, как плотина сносится разбушевавшимися водами. Поставленные перед невозможностью отличить реальное от воображаемого, то, что они видят на самом деле, от кажущегося, они утрачивают способность принимать правильные решения, самые здравые из предлагаемых им суждений». Толпа обезличивает этих людей, лишает смысла их существование. Привыкая проявлять себя бездумно, они становятся безразличными к добру и злу, машинально совершают асоциальные и аморальные действия. Иначе говоря, если сам по себе индивид способен действовать и поступать разумно, управляя своими эмоциями (хотя он не всегда застрахован от аффективных вспышек, которые, как правило, дезорганизуют его сознательную деятельность), то в толпе эти эмоции, вырвавшиеся из-под критического контроля мышления, толкают человека на безрассудные, безнравственные поступки.
Примечательно, что еще до появления науки о психологии масс другой, не менее выдающийся французский писатель Ги де Мопассан (1850 – 1893), испытывавший, по его собственному признанию, отвращение к толпам, писал: » Одно народное изречение гласит, что толпа «не рассуждает». Однако почему же она не рассуждает, в то время как каждый индивид из этой толпы, взятый в отдельности, рассуждает? Почему эта толпа стихийно совершает то, чего не совершит ни одна из ее единиц? Почему эта толпа обладает непреодолимыми импульсами, хищными желаниями, тупыми увлечениями, которых ничто не остановит, и, охваченная одной и той же мыслью, мгновенно становящейся общей, невзирая на сословия, мнения, убеждения, различные нравы, набросится на человека, искалечит его, утопит беспричинно, тогда как каждый, если бы он был один, рискуя жизнью, бросился бы спасать того, кого сейчас убивает». Можно только поражаться тому, с какой проницательностью подметил Мопассан одну из основных особенностей толпы.
На эту же особенность указывал позднее основатель психоанализа Зигмунд Фрейд (1856 – 1939): «Похоже, достаточно оказаться вместе большой массе, огромному множеству людей для того, чтобы все моральные достижения составляющих их индивидов тотчас рассеялись, а на их месте остались лишь самые примитивные, самые древние, самые грубые психические установки». Как утверждают социальные психологи, люди, составляющие толпу, ведомы беспредельным воображением, возбуждены сильными эмоциями, не имеющими отношения к ясной цели. Они обладают удивительной предрасположенностью, не думая, верить тому, что им говорят. Единственный язык, который они понимают, — это язык, минующий разум и обращенный к чувству…
Именно такой язык делает растворившихся в толпе индивидов легко внушаемыми и беспрекословно подчиняющимися авторитету вождя. В явном большинстве своем они испытывают потребность в авторитете, который принимал бы за них решения. Правда, нередко им кажется, что у них есть свои убеждения, якобы выработанные на основе собственных размышлений или критической оценки навязываемых им идей. В таких случаях людьми владеет иллюзия, будто они согласны с идеями, внушаемыми им авторитетом, будто они одобряют их, руководимые собственным разумом. В действительности же они являются послушными исполнителями воли тех, кто подавляет их волю. Они готовы слепо верить в любой призыв, каким бы бессмысленным он ни был, поскольку их разум подвластен эмоциям. Не потому ли обычно преуспевает тот вождь, который, зная эту особенность человеческой психики, всячески старается воздействовать не на разум, а на эмоции людей?
Однако было бы заблуждением полностью отказывать толпе в способности мыслить. Толпа, разумеется, мыслит, но мыслит иначе, не так, как отдельно взятый индивид, потому что она отличается от него не только в смысле количественном, но и качественном.
Мышление индивида — это развернутый, подчиняющийся общим логическим законам процесс опосредованного и обобщенного познания реального мира, сущности составляющих его предметов и явлений, причинно-следственных связей между ними. Такое мышление, имеющее дело с идеями-понятиями, в большинстве своем абстрактными, предполагает определенность, строгую последовательность и обоснованность суждений. Это, в свою очередь, нацеливает индивида на интеллектуальную, мыслительную активность, самостоятельность и критичность ума.
Явную противоположность мышлению индивида представляет собой мышление толпы, которое протекает не по логическим, а по ассоциативным законам. Ассоциативный процесс, как правило, определяется неосознанными, более или менее случайными связями между более или менее случайными мыслями. Поэтому содержание этого процесса субъективно в познавательном отношении, и вместе с тем его течение автоматично. Основанная на ассоциации связь между исходной и последующей мыслями не однозначна: протекающий процесс лишен целенаправленности и регулирующей его организованности. В результате стихийно возникающие мысли имеют тенденцию блуждать и расплываться в случайных грезах. Предпочитая идеям — понятиям конкретные идеи — образы, толпа бессильна в разграничении реальности и представления о ней, в различении желаемого и действительного. Для толпы истинным является не то, что есть, а то, что ей кажется сущим. В своих мыслях люди толпы выдают желаемое за действительное, потому что их мышление подчиняется не логике разума, а «логике чувств». По словам Ле Бона, «толпа способна мыслить только образами, восприимчива только к образам. Только образы могут увлечь ее». Вместо того чтобы взвешивать все «за» и «против» какой — либо проблемы, эмоциональное мышление с более или менее страстной предвзятостью подбирает доводы, говорящие в пользу желаемого вывода. Решение проблемы совершается в плане чувства, а не мысли. Мышление толпы в таком случае служит не для того, чтобы прийти к правильному решению проблемы, а лишь для того, чтобы оправдать решение в пользу которого говорят не доводы разума, а «доводы сердца».
Люди в толпе во многом напоминают детей. Они такие же наивные и доверчивые, такие же импульсивные и внушаемые, такие же непостоянные и легковерные. Им, как и детям, свойственны резкие перепады настроения. Они не умеют, по сути своей, извлекать уроки из опыта. Живя в воображаемом мире — мире всевозможных иллюзий, толпа всегда готова проглотить все, что ей преподносят и действовать в соответствии с этим. Еще Ле Бон говорил: «Можно заставить толпу принять все, что угодно. Для нее нет ничего невозможного… Если толпа просит луну, надо ей ее пообещать». Что ж, политические деятели (за редким исключением) весьма охотно прибегают к этому. Им ничего не стоит наобещать толпе все, что она пожелает, заранее зная, что эти обещания отнюдь не будут выполнены.
То, что индивид действует сознательно, а толпа – неосознанно, устраивает не только политиков, но и тех, кто подпадает под ее власть, потому что, находясь в толпе, не надо думать о таких вещах, как долг и ответственность, честь и достоинство, совесть… В толпе невольно забываешь об одиночестве, о дискомфортной обстановке дома и на работе, о конфликтах в семье, с соседями, сослуживцами и т. д. Толпа пьянит, одурманивает, порождает потребность жить в мире иллюзий с вытекающими отсюда последствиями.
На первый взгляд представляется, что толпа по природе своей преступна, способна лишь бушевать, грабить, разрушать, чинить произвол и насилие. Такое впечатление о толпе складывается под влиянием теории врожденной преступности, разработанной выдающимся итальянским психиатром и криминалистом, основателем так называемого антропологического направления в криминалистике Чезаре Ломброзо (1835-1909). Считая правонарушение естественным биологическим явлением, а правонарушителя – преступником от рождения, Ломброзо утверждал, что толпы состоят из индивидов с криминальными наклонностями и что психология масс может рассматриваться как «как часть криминальной антропологии, поскольку криминальность составляет элемент всякой толпы».
Решительно выступив против такого понимания природы толп, Ле Бон показал: то, что принимают за их криминальность, — не более чем иллюзия. Конечно, толпы могут быть жестокими и жаждущими крови. Но вместе с тем — и более добродетельными и великодушными, чем индивид в отдельности. Их бескорыстие бывает безграничным, когда их увлекают идеалом или затрагивают их верования. Преступления, совершаемые ими, не являются неизбежными с точки зрения их психологии. «Их легко, — писал Ле Бон, — принуждают убивать во имя триумфа веры или идеи, воодушевляя и суля славу и почести, увлекая почти без хлеба и оружия, как во времена крестовых походов, освобождать гроб Господень», или, как в 1793 году, защищать землю Отечества. Героизм, конечно, не совсем осознанный, но именно на таком героизме делается история».
Ле Бон, разумеется, не относил к этим толпам действительно криминальные, как правило, организованные группы (банды, шайки), для которых преступная деятельность стала своего рода ремеслом. Но это не значит, что жизнь толп можно пустить на самотек. Предоставленные самим себе, они способны совершать как чудеса героизма, так и ужасные преступления. С ними необходимо не только хотеть, но и уметь работать. Поэтому те, кто заинтересован управлять толпами, должны сначала познать законы их возникновения и функционирования, ибо из этих законов следует, что, как писал Ле Бон, «искусство управлять толпами – это искусство управлять их воображением». Однако овладеть этим искусством чрезвычайно трудно, поскольку воображение толпы, явно не подчиняющееся критическому контролю мышления, делает ее поведение непредсказуемым. «Великая тайна всякого поведения, — писал английский психолог Фредерик Бартлетт (1886-1969), — это общественное поведение. Я вынужден был им заниматься всю свою жизнь, но я не претендовал бы на то, что понимаю его. У меня сложилось впечатление, что я проник насквозь в глубину человеческого существа, однако ни в малейшей степени не осмелился бы утверждать ничего о том, как он поведет себя в группе». Что ж, неудивительно, что до сих пор еще встречается немало государственных деятелей, которые склонны недооценивать роль толпы в настоящее время.
Не напрашивается ли отсюда вывод, что правители призваны, если они искренне стремятся выражать надежды и чаяния масс, рационализировать их иррациональную активность, чтобы разумно направить ее на деятельность созидательную в противовес разрушительной? Но, увы, таких правителей мало. Большинство же заинтересованы в том, чтобы толпа оставалась стихийной, необузданной силой. Они не без оснований считают, что в таком состоянии она гораздо легче управляется и повинуется, гораздо охотнее поддается внушению. Однако этих правителей постоянно подстерегает опасность, что, следуя, своему капризу, толпа сегодня сожжет то, чему вчера еще поклонялась. Она способна возвеличить своего кумира, возвысить до небес, но может и смешать его с грязью, низвергнуть в пропасть. С каким восторгом и упоением воспринимали парижские толпы страстные, зажигательные речи Робеспьера, одного из ведущих вождей Великой французской революции (1789 – 1794)! Но они же, эти толпы, всячески оскорбляли и унижали этого, вчера еще такбоготворимого ими человека, когда его вели на эшафот…
Не такая ли опасность подстерегла в наше время Мубарака (и не только его)? Правда, без дороги на эшафот. Не останавливаясь на причинах свержения власти египетского диктатора (о них довольно много говорили и писали), хотелось бы только заметить: не последнюю роль сыграло и то обстоятельство, что те, кто преклонялся перед Мубараком, как человеком волевым, энергичным, мужественным, своего рода символом Египта, либо ушли в мир иной, либо настолько состарились, что им уже не до политики. Состарился, одряхлел и сам Мубарак (81 год на момент потери власти после 30-летнего президентства), потеряв ту силу и тот имидж, которые были присуще ему в прошлом. «Массы уважают только силу… — утверждает Ле Бон. – Если толпа охотно топчет ногами повергнутого деспота, то это происходит лишь оттого, что, потеряв свою силу, деспот этот уже попадает в категорию слабых, которых презирают, потому что их не боятся». Неужели даже почти всесильный, но и также весьма уж пожилой (71 год) правитель Ливии полковник Каддафи, правивший страной 42 года, не в силах был избежать этой участи? И это, увы, несмотря на то, что, как признают эксперты, столько для рядового населения не делал ни один из современных ближневосточных диктаторов. И что же… Не напоминает ли его смерть участь Робеспьера?
Человечество уже дорого заплатило и продолжает платить за заложенные в толпах иррациональные, стихийные, необузданные силы. Особенно в тех случаях, когда вожди – диктаторы, целенаправленно активизируя эти силы, толкают массы на кровавые деяния. Как, например, во времена завоеваний Александра Македонского и Юлия Цезаря, религиозных войн в средневековой Европе и Азии, или в годы господства диктаторских режимов в Германии и Советском Союзе, а в настоящее время – в ряде государств Ближнего Востока и Африки. Когда же на смену нынешним правителям, в большинстве своем делающим ставку на низменные инстинкты и страсти человека, придут лидеры, глубоко заинтересованные в рационализации иррациональной активности масс и способные положить конец их превращению в толпы, «сорвавшиеся с цепи»?
По словам Сержа Московичи, руководители, которые не учитывают силы коллективных чувств, страстей и верований, полагаясь в своем стремлении убеждать массы исключительно на интеллект, «выглядят сомневающимися и смущенными, нерешительными и болтливыми и не выполняют своих задач». Их приводит в замешательство, стесняет и раздражает, даже вызывает отвращение разнузданность и крикливость толпы, ее экстремизм и непредсказуемость, склонность к аффективным действиям. Надо ли недоумевать, что «этим руководителям изменяет инстинкт, который только и помогает понять массы, заставляет сердце биться в унисон их чаяниям, слышать мощный голос толпы вместо нашептывания советчиков и льстецов. У них никогда нет нужного слова и нужного жеста в необходимых случаях. Им недостает воли к власти, даже если есть амбиции. Поддающиеся сомнениям, которые подтачивают их, сбитые с толку событиями, которые их изумляют, они вначале встают в тупик, а затем выбиваются из колеи». И это несмотря на то, что многие из них могли бы благодаря своим интеллектуальным способностям и личностным качествам принести своим народам гораздо больше пользы, если бы ориентировались в своей деятельности на психологию масс.
Совсем иначе характеризует Московичи государственных деятелей, которые чувствуют, что психология масс отворачивается от психологии индивидов. Эти деятели, «захваченные верой, более и ранее других загипнотизированные общей идеей», отличаются исключительной энергией и упорством в достижении поставленных задач. Смелые и уверенные в себе, они умеют увлечь людей, зажечь их сердца, «превращают внушаемую толпу в коллективное движение, сплоченное одной верой, направляемое одной целью». Таким руководителям дано «инстинктивное ощущение массы». Они идут навстречу толпам уверенно и открыто, лицом к лицу, заражая их своей страстной, нередко фанатичной убежденностью, и зачастую готовы пожертвовать своими личными интересами и своей жизнью ради триумфа идеала, который их покорил. И они делают все от них зависящее, чтобы внушить массам веру в этот идеал…
Сравнивая психологию толпы и индивида, социальные психологи говорят, что логика толпы начинается там, где логика индивида заканчивается, так как индивида убеждают, а массе внушают. Так, в 1996 году на первых прямых выборах премьер – министра в истории Израиля Биньямин Нетаниягу (лидер «Ликуда») победил Шимона Переса (тогдашнего председателя партии «Авода») потому, что лучше, чем его сперник, уловил (не без помощи заокеанского консультанта Артура Финкельштейна), чем психология масс отличается от психологии индивида. Если Перес больше апеллировал к разуму толпы, пытаясь убедить и увлечь ее с помощью методов и приемов, предназначенных для отдельных людей, то Нетаниягу действовал наоборот, ориентируясь прежде всего на эмоции масс, особенно на переживаемое ими чувство страха, и внушая им, что он, Нетаниягу, способен быстро обеспечить народу Израиля подлинную безопасность и экономическое процветание. Не случайно Нетаниягу любил тогда выступать перед толпой (да и теперь не прочь), особенно рыночной. Ему достаточно было бросить в толпу несколько ярких образов, отражающих, например, страшные последствия терактов, совершаемых арабскими шахидами (самоубийцами), и лозунгов типа «Перес разделит Иерусалим», чтобы, возбудив воображение масс, пробудить в них желаемые эмоции и страсти. Увы, «старомодный» Перес должным образом не учел того, что ясно виделось Ле Бону: «Логические умы, привыкшие к цепочкам строгих суждений, обращаясь к толпе, не могут удержаться от использования этой формы убеждения и неизменно удивляются недостаточному эффекту своей аргументации».
Несмотря на досадное поражение, Перес не отказался от активного участия в политической жизни страны. Но так и не научился воздействовать на массы. Не об этом ли свидетельствует его проигрыш на выборах председателя «Аводы» в 2005 году профсоюзному функционеру, тогдашнему руководителю Гистадрута (израильского профсоюза) Амиру Перецу. Что и говорить, Пересу фатально не везет. Подумать только, Перес, который не понаслышке знаком с психологией толпы как наукой, терпит поражение от Переца, который со своим школьным образованием вряд ли имеет представление об отличиях психологии масс от психологии индивидов. Оказывается, надо иметь не только теоретические знания о массах, но и уметь распоряжаться ими на практике. У Переца нет таких знаний. Но, по всей вероятности, он интуитивно улавливает психологию толпы. Зато Переса трудно превзойти, если речь идет о его воздействии на отдельного человека. Своим умом, эрудицией, логикой, юмором, обаянием он покоряет собеседников. В интересном интервью ведущему телепередачу «Бульвар Гордона» Владимир Познер делится своими впечатлениями о Пересе: » — Однажды мы плыли на одном теплоходе с Шимоном Пересом, который возглавлял тогда, кажется, партию «Авода», и он пригласил меня поужинать. Человек замечательный, интересный. На вопрос Гордона: — Мудрый? Познер ответил: — Очень, и глаза у него потрясающие – древние, по–еврейски печальные… Он вообще невероятный умница, с великолепным чувством юмора». Между прочим, тот же Ле Бон утверждал, что вождь нуждается не столько в высоком интеллекте (дескать, избыточно большой ум способен обескровить отвагу), сколько в исключительной силе воли. Возможно, это так. Но Пересу нельзя отказать и в волевых качествах, особенно таких, как целеустремленность, самостоятельность, настойчивость и самообладание. Иначе бы он до сих пор не играл столь активной и важной роли в политической жизни страны, причем в последние шесть лет в качестве ее президента, и не пользовался бы таким заслуженным авторитетом не только в Израиле, но и в международном масштабе.
На досрочных выборах в 1999 году Нетаниягу потерпел поражение от Эхуда Барака, который к тому времени возглавил «Аводу». Проиграл не потому, что якобы упустил из виду, что люди в толпе наивны и доверчивы, легковерны и внушаемы. Они способны слепо верить всему, что им внушают. Нетаниягу хорошо усвоил эту особенность психологии масс, наобещав им до выборов золотые горы. Однако, став премьер-министром, он пренебрег другой их особенностью: если обещания не выполняются, то обманутые массы способны сменить слепое преклонение на бурное негодование. Не поэтому ли методы их «обработки», приведшие Нетаниягу к победе в 1996-м, на этот раз не сработали? Это было самое крупное поражение «Ликуда» за всю его историю: партия набрала на выборах всего лишь 14 % голосов. Нетаниягу заявил об уходе из политики. А вот Барак, тоже воспользовавшись услугами зарубежных консультантов, (в частности, Стэнли Гринберга) не только учел существенные перемены в эмоциональном состоянии масс, но и весьма умело использовал более совершенные способы воздействия на их психику, прежде всего — методику опроса общественного мнения. Но и Барака постигла горькая участь побежденного им Нетаниягу, потому что и он тянул с выполнением наиболее жизненно-значимых для масс предвыборных обещаний. Уже через два года, в 2001-м, Барак проиграл назначенные им же внеочередные выборы Ариэлю Шарону, который возглавил «Ликуд с целью вытащить его из глубокого кризиса. Надо отдать должное Шарону: в отличие от своих предшественников он был более осторожен в отношении предвыборных обещаний. Весьма щедрым на пустопорожние обещания был и Эхуд Ольмерт, возглавивший в 2006 году правительство после сразившего Шарона тяжелого инсульта. Вернувшись в политику и вновь возглавив «Ликуд», Нетаниягу опять стал в 2009 году премьер-министом и до сих пор является им. Но стиль его руководства, по сути, не изменился. Как и в прошлый раз, он наобещал массам до выборов золотые горы, заранее зная, что они, как правило, не будут выполняться. Разумеется, это не единственная причина, вызвавшая еще перед выборами 1999 года недоверие масс к Нетаниягу, а затем — и к Бараку. Весомый вклад в их поражение внесло обострение израильско-палестинского конфликта. Уже в годы правления Нетаниягу палестинские террористы-самоубийцы совершили ряд кровавых терактов, жертвами которых стало около 100 израильтян. Но особенно «досталось» Бараку. Как раз при нем разразилась Вторая палестинская интифада, известная как интифада Аль-Аксы (2000 – 2005). Террористы-смертники совершали теракты в автобусах, кафе и ресторанах, дискотеках, торговых центрах и где только можно было. В итоге погибло более 1000 израильтян. Не обошлось, естественно, и без других причин преимущественно социально-экономического и политического характера, которые привели к поражению Нетаниягу и Барака. Словом, они, эти лидеры (и не только эти), не принесли израильтянам ни экономического процветания, ни безопасности.
В одном из документов, подготовленных в последние годы Институтом планирования политики еврейского народа (возглавляемого Денисом Россом) говорится о том, что в настоящее время евреям не хватает политических лидеров, способных творчески решать сложнейшие проблемы в условиях современного мира. Не об этом ли, в частности, свидетельствуют результаты второй Ливанской войны и операции «Литой свинец» в Газе?
Когда Израиль переживает такие тяжелые времена, как в последние 15-20 лет, наши политические деятели должны бы, по логике вещей, проявлять особое чувство ответственности перед народом. Но, увы, многие (если не большинство) из них продолжают откровенно придерживаться призыва одного из героев художественного фильма «Человек с бульвара Капуцинов»: «Парни, кончайте эти сопли! Вас ждёт вторая серия!». Иначе говоря, все средства хороши для достижения поставленных целей. Грустно и горько думать, а тем более – писать о том, что в эти годы у нас, в еврейском государстве, появились такие политики, которые преследуют в своей деятельности цели не столько в интересах своего государства и народа, сколько сугубо личные, корыстные – цели наживы, карьеры, прославления. Единственным «утешением» может разве послужить то, что это явление свойственно не только израильским политикам. Оно все более приобретает глобальный характер.
источник